Поэзия

Я когда-то на жёлтых маршрутках
Уезжал в непутёвое утро,
И сегодня встречал из вчера,
О тебе забывая на раз.

Там, где город впадает в гигантство,
Наш водитель на пробки ругался.
И осенний раскатистый гром
Отдавался в стекле лобовом.

Пахло жвачкой ментоловой, салом,
И с духами селёдка сражалась,
И входила Земля в поворот,
И мне ехалось: «До», а не «От».

В окнах парки шептались на рыжем,
И шансон был далёк от Парижа.
И, пустынно желая воды,
В непонятную жизнь выходил.

Спотыкаясь о тени деревьев,
Я глядел в буреломное время,
В нём не видя себя самого,
Как составы — последний вагон…

Я трудился на странных работах,
В понедельник мечтал о субботе,
А субботы не помнил совсем,
Но часы заводились на семь.

И дождливо ворочались тучи,
И поштучно катались в падучей,
И смывала с асфальта вода
Ниоткуда следы в никуда…

Это осень. Конечная осень.
И молчал голос мой, безголосый,
Непутёво о жизни, судьбе…
О тебе… о тебе… о тебе…

Укажет тень мятежного Горниста
Нам на страну непуганых туристов.
Там род людской
Не выстроился в столбик —
Сверни туда, куда не ходят толпы.

Здесь дикий хмель виляет по заборам,
И о дожде под вечер — разговоры.
Когда в Верхах,
Как грипп, подхватишь осень,
Знай, что в Низах сияют абрикосы.

И, как лучи таинственных созвездий,
Веретено ступеней неизвестных…
И лестницы — замшелая улитка —
От суеты проводит до калитки.

И улиц нить, и домики как бусы,
И все коты прелестно толстопузы.
И под землёй бормочется брусчатке,
Что Бог изгнал из рая
В сектор частный.

И сотни Ев хлопочут над плодами,
Пока на Высь работают Адамы.
Лежат крыла, и груши, и кроссовки.
Не отличить Чижовку от Божовки.
…
Глядит окно в задумчивые воды,
И хорошо трепаться о погодах:
— Я восемь раз откапывал черешню
В том январе ушедшем, белоснежном.

Цветут сады, и женщины, и розы —
Для сердца то всегда одно и то же.
И яблонь сонь, и в музыке, и в теле,
И облаков округлая апрелесть.

И этот дом — в объятиях сирени,
И этот двор, не знавший расселений.
И не снесли, не съехали, не взяли —
На небеса дороги все — Низами.

Моей зиме не выпало снегов —
Они давно заявлены в угон.
Стоит январь, пронзительно нагой,
Не в силах скрыть бесснежное пургой.

У мусорки вальсирует картон,
И по ночам — то сухо, то потоп.
Листва дрожит в заброшенном авто,
Но в снегопад не верует никто.

И даль живёт на сером этаже,
И гнёзда вьют ветра у гаражей.
Сырой туман качелями скрипит,
Осенний день поставлен на репит.
…
В собор дворов войдёт виолончель
И зазвучит из готики ночей
Холодный слог арктических новелл
О том, кто был; любил;
О том, кто бел.

В нашем городе томном, огромном,
Где районы сияют, как домны,
И течёт из проката закат.
До зачатия звёздами ночи
Я весной по дороге проточной
Провожаю стрижей в облака.

Как Христу,
чуть за тридцать билету,
Выходить у театра балета —
И всё прямо, и прямо, и вот…
Посмотри на воронежский Невский:
Он — высоких кровей королевских —
Ведь венчал Черноземию Пётр!

Вечер майский черёмухой дышит,
Раздевая худышек и пышек
В лёгких платьицах в мир выводя.
И желает душа рафаэлить —
Раз такое погоды напели —
В выходные не будет дождя.
…
И цветут под луною фонтаны,
И с бутонами бродят ботаны,
И кружит цветомузыкой жизнь.
И никто на земле неспособен
Повлиять на твою невесомость.
Ночь взлетит поцелуем…
Держись!

стихотворение-призрак из 2022 г.

Я люблю вечерами лиловыми
На краю сентября и Остужева,
Под мостами чугунноголовыми
Пересматривать звёздное кружево.

За Воронежским морем не бедные
Спят холмы чернозёмной Италии.
А мне нравятся луны машметные
И дворы полупьяно-фатальные.

Не сыскать бесприютству гостиницы,
Если сердце — что голь перекатная.
Там, где ночь фонарями щетинится,
До утра бродят люди закатные.

Хорошо говорится с Маринами,
Подмигнёт листопадная искорка.
Пусть трамваи железные вымерли —
Нам трезвонят в тумане их призраки.

Пахнет парк золотыми черешнями,
Мы пойдём до дельфиновых пристаней.
Я люблю эти ночи кромешные
И весь мир — беспробудно и истинно.

Пусть вода ледяная и сонная
Шелестит под янтарными древами.
Правый берег — Властитель неоновый,
Королева его смотрит с Левого.

Ах, какая со мной полуночница!
Смех твой — белый родник
В чёрной засухе.
— Ты из Северного,
Хоть восточная,
А я северный, но
Юго-Западный…

Разойдёмся с рассветом и пробками,
Расползёмся клопами по зданиям.
Станем в чувствах ручными, удобными,
Ставим осень в режим ожидания.
…
Но найдут листопадные искорки
Наши души на вымокших выселках.
Не сокрыть засердечные истины:
Невозможно не спеть
И не выпеснить.

Восхищаясь ночными дворами,
Как ребёнок у ёлки — дарами,
Под луной я гадаю по окнам:
Что сокрыто в старинных коробках?

Кто здесь был,
А кто есть, а кто будет…
Дом — весна,
Там, где вешние люди
Собираются в реки под солнцем
И ручьями бегут к горизонту.

А вдали им приветливо машут —
Дядя Коля, Андрей, тётя Маша.
И от дома до Вечного сада
Фиолетовым светит рассада.

А зима, как ты видишь, сбылась:
Есть у стужи холодная власть.
Я брожу по морозу в ночах —
Чтоб понять, для чего мне очаг.   

И полярные ветры гудят,
И сугробы — потомки дождя.
Из глубин водосточной трубы
Раздаются протяжные льды.   
…
В окнах розы о лете поют,
Только сердцем не понят уют.
И ему бы в метельную тьму —
И не ведаешь сам, почему.

Мой двор, парадных не видавший,
В архитектуре — неудачник.
Но не понять искусствоведам,
Каких сияний здесь рассветы.

Он не осилил римский портик,
И вместо шпиля — чей-то кортик.
Внизу рябинушка-сиротка,
Диагноз зодчества — коробка.
…
Без сердца сердцу не расскажешь —
Другой метраж и Эрмитажи.
Не раз из «третьего» Лариса
Мне улыбалась Моной Лизой.

И «Жигули» рычит гепардом,
Пока курносый Леонардо
О космосе иные строки
В стенах рождает кособоких.

И, как альпийскую пастушку,
Он на чердак ведёт альтушку
Смотреть на снег и синий вечер.
И дом живой — он человечен.

И в окнах длинных, одиноких
Грачи за муз свивают строки.
Даль отразится на сетчатке —
Всё завершится, чтоб начаться.
…
А за кварталом вьюга в поле.
Им с высоты видать такое,
Что до начал земного крова
Увидел тот, кто создал слово.

По субботам, впадая в закупки,
С выходными пойдя на уступки,
Покупаю закрутки и крупки
У ближайшей ларёчной халупки.

Здесь хурма на ветру замерзает,
И нет сдачи зашедшим в розарий.
Там сияет гирляндой под крышей,
Что цветы все — с душою Парижа.

Пусть далёк от полей Елисейских
Миллионник мой — тихий и сельский.
Только своды почтенного парка —
Разве не триумфальные арки?

И над сотовой вышкой-антенной
Вечерами витают «Je t’aime»-ы.
И Санёк королеву-Наташку
Приглашает в карету-пятнашку.

Он по духу воззрений пацанских
И не знает новелл мопассанских.
И слова не пропустят в поэму,
Но во имя Царицы — в две смены.

— Это, вот, заработал, короче.
И протянет билеты до Сочи.
— На недельку вдали от Анталий.
Есть у нас своё море и пальмы…
…
Разберут «конференцию», «лобо».
Проезжает последний автобус.
По домам разойдутся с работы —
Посмотри — и уже никого тут.

До утра смолкнут улицы, рынки.
Будет снег полнолунный в новинку.
Всюду тьма, только светится точкой
Для влюблённых ларёчек цветочный.

В зиме уютно и баютно.
В ней фонари горят камином.
Зима потягивает вина
Из отзвеневших незабудок.

Она сидит в качалке-кресле,
Накрыв район холодным пледом,
И до весны играет ретро
За календарной занавеской.
…
Кружат последние снежинки
Под песни Майи Кристалинской.
Зима печально подпоёт:
Как опустеет без неё.

В районе неблагополучном,
Где фонарей горят колючки,
А где-то вовсе не горят,
Я по снегам прорежу тропку.
Луна моргнёт тревожной кнопкой,
И март начнётся с февраля.

Мне за дугой моста ВОГРЭСа
Смотреть на правду интересно.
О ней туристы ни гугу.
Здесь ночью водятся квартирки,
Где до зари звучит «Бутырка»
У нас на Левом берегу.

Я знаю рокеров в отставке:
И кто на стройке, кто в доставке,
Но стоит будний день дожать —
Гремит «7Б» и «Сектор Газа».
Мой город сразу на две фазы —
И куража, и миража.

Он сам из фабрик, труб и стали
Он потаённый гимн «Red Alert»,
Но прозвенит ещё стране.
Не снилось миру, друг Гораций,
Что снилось нашей Ленинградской
О людях, зданиях, войне.

И я скитаюсь по Машмету,
И ночь морозная к рассвету
Скалой вздымается завод.
И тени призрачных титанов
Вдруг над кварталами восстанут
И до небес их хоровод.
…
Случится что-нибудь такое,
И время выйдет из запоя,
В себя взглянув издалека.
Весна сердца излечит пьющих,
И мы пойдём тропой цветущей
К фонтану старого ДК.

Оставь мне немного дорог и снегов.
Я — ветер бродячий ночных берегов.
И блик светофора, и шорох шоссе —
Мне время сказало:
«Ты будешь за всех».

Оставь мне лазейки, батон и бетон,
Чтоб я поскитался бездомным котом.
Ведь если под вечер сбывается тьма —
Я знаю, где можно
поспать на дровах.
…
Я видел грачами и небо в грачах,
И сонные воды из рыб изучал.
Чуть осень хваталась за слог дождевой —
Я вдаль удалялся
листвой низовой.

В автобусных окнах зарёй колесил
И падал снегами, и не было сил.
Меня поднимали по взмаху лопат,
Чтоб ситцевым мартом
из луж проступать.

И вишней летящей белились дворы.
Я видел немного — всего лишь миры.
Мной вазы цветились, играли в футбол,
Просили потише,
а мне — о-го-го!

И как ты, подумать в печалях, могла,
Что песнь поборола безмолвная мгла?
Какие такие у тела дела?
Сирень распахнулась —
и надо ла-ла!
…
Оставь мне немного,
крупицу, чуть-чуть.
В закрытое небо весной достучусь.
И утро ответит священной водой:
«Всерьёз и надолго
страдай ерундой».

И зима отступает, сдаётся,
Возвращая котов перелётных
На деревья, балконы, заборы,
Где весна поднимается в гору.

И маршруты амурного марта
Нанесут на сердечные карты.
И садов поплывёт вереница,
Приглашая тебя заблудиться.
…
Ты отпразднуй грядущие маи,
Ты же знаешь, что всё исчезает.
И, быть может, все смыслы и цели
Упираются в небо апреля.

Никогда я не был на Машмете, 
Ты о нём не спрашивай меня. 
Там вчера, в автобусе последнем, 
Сам Есенин ехал, говорят. 

Постарел,
Нечёсанный, в обносках — 
Не узнаешь голос золотой. 
И искал столетнюю берёзку 
Там, где лес подвинул новострой. 

— Не видали?
Здесь давно живёте? 
У неё под сердцем полоса… 
И всю ночь бродил по подворотням, 
Где дворов хмельные голоса. 

А под утро,
в сумрачной кальянной, 
В розоватой от угара мгле, 
Требовал какую-то тальянку,
Уходя к какой-то Шаганэ. 
…
Завывал, как пёс, холодный ветер, 
Сыпал снег на золото волос… 
Никогда он не был на Машмете, 
Не искал ни правды, ни берёз.

Воронеж.
Бледная весна.
И высоты балясина
Туманами обнесена.
Заборы в тренде.

Перехожу через пустырь.
Левобережный монастырь.
Стоит у паперти колдырь
Без шерри-бренди.

Он пленник балтик и охот,
Похмелье вызвало поход.
И может в мире только он
Чего-то ищет.
…
Заблудших сердцем пожалей,
Найди пригоршню рублей.
Я знаю нищих из царей,
Царей из нищих.

— А как зовут тебя?
— Петром.
— А где живёшь ты?
— Я? Вот в том…
Укажет пальцем на бетон.
— Да не… Не в этом.

За стоэтажками, где склон —
Халупа чёрная на слом.
Дом по бумагам расселён
По белу свету.

Там две дворняжки тихо спят.
Когда-то Пётр спас щенят —
Нашёл в сугробе год назад.
Прижились просто.
…
А ты красивый и не пьёшь,
И к состраданью толстокож.
Но неживое сердце  — нож.
Холодный, острый.

Снежок последний. Бережки.
В соцсеть отправятся кружки,
Где Бога превзошли божки
По лайкам, звёздам.

И Пётр дежурит у ворот.
Куда-то движется народ.
И кто заглянет и поймёт,
Что Пётр — апостол?

Надо жить без волнений, легко,
Только сердце моё — из лохов,
И бежит темнотой на огни —
Если светом его поманить.   

И весна луговая — к чему?
По дворам разнесёт, как чуму,
И тюльпаны, и солнца пшено:
Волновать. Целовать. Не должно.   

Запереться на тень в городах,
Не желать незнакомых мадам,
Облака не читать между строк.
Говорила мне мама: «Сынок,   

Надо просто смотреть в потолок,
Чтоб апрель в парки не уволок».
И на склоне рабочего дня
Похоронят в который меня.   

И за целую жизнь ни о чём
Может, выдадут даже значок,
Да и грамоту от ЖКХ.
Был «хо-хо», не каким-то «ха-ха»!   
…
Но над сердцем — цветущая власть.
Так что всё, извини, — понеслась.
Отражается в небе река…
И чего ты возьмёшь
С дурачка?

Внутри пакета для пакетов —
Мой двор, район, страна, планета.
Миры, галактик брутто, нетто,
И свет для глаза несусветный.

Внутри него плетётся школьник
На алгебру — футбольным полем,
Понуро, как шахтёр из штольни,
И говорит себе: «Довольно».

В пакете солнце и трамваи,
И май, и туча грозовая,
Война котов и Мировая.
Как всё вошло?
Не понимаю.

В нём телефон ещё на диске,
И кофе не видал бариста,
И в гараже играет диско.
Жаль, старый «Иж»
Не заводился.

Там в кинозал
Вплывёт «Титаник»,
И Буратино в стеклотаре.
Со спрутом борется Каттани,
И ночь из ссоры и братаний.

В моей Пакетии раздольной
Есть где закидывать продольник.
Вот домино, вино и столик.
А это кто?
— Я просто Оля.

Ну, посиди.
Ты слышишь? Лето
Звенит в пакете для пакетов.
У всех пакет найдётся этот
И он кружит,
Кружит от ветра.

Выметался из города снег,
Собирались дожди на заправку.
Не пора ли тебе повеснеть,
Позабыв о метелях вчерашних

Тёплый ветер сосульки громит,
Под снегами клокочет подснежник.
Посмотрите: какой индивид,
Улыбаясь, по городу чешет!

Город в пробках машин и вина,
Мегаполис съезжает в деревни.
Прилетел на забор котанавт —
Помурчать об оттаявших землях.

Ночью зелень задумает лес,
А наутро шарманка другая:
Как шкатулку откроют подъезд —
И весна во дворе заиграет.

И на воздух полей посевных,
Где грачей возвращаются стаи,
Выйдут те, что не встретят весны,
Постоят в тишине — и растают.

Я усвоил из школьной программы —
Жизнь была ещё до Инстаграма.
Будут ставить будильник на восемь
Через день, через два, через осень.

Будут клясть времена и погоду,
Перетаскивать с матом комоды,
И дорогой асфальтовых прерий
Выходить до заката на берег.

Говорить о весне и закрутках,
Нарезать за обедом грейпфруты,
И ловить под дождями попутку.
— Два билета до моря.
— Минутку.
…
Будут губы вышептывать губы,
И гореть после пятницы трубы.
Будет лес. Чашка чая и буттер.
Даже будет, что думал —
Не будет.

И рыдать над семейным альбомом,
Выбегать, поругавшись, из дома,
Застывая под звёздным, бездонным,
И любить. Да. Любить. По-любому.

Я всё понял. Смотри, это просто:
Время — круг, но сначала — полоска.
Неслучайно часов циферблаты
За углы ненавидят квадраты.

Не грусти, если с кем попрощалась.
На конечной большими — «Начало».
И стишки эти, явно с приветом
Только будут. Пока ещё
Нет их.

Наши юности — светлые, тёмные,
Где гитары струна приблатнённая,
И звучит дискотека апрельская,
Приобняв городское за сельское.  

Цветомузыка. Стены фанерные.
— Ты «Алёшку» поставь!
«Руки Вверх»-ное!

В центре круга —
Дублёнки да сумочки,
А в каморке диджея —
Как в рюмочной.  

Льются «Белые розы» лавандово,
И пускай — к десяти дома надо быть.
Я дождусь медляка карамельного
Для брюнеточки из параллельного.  
…  
Ночь раскрутит себя на сокровища,
Будто ночь — барабан Якубовича.
Слов стесняюсь горячих и правильных:
— Скажешь?
— Что?
— Угадай…
— Это палево!  

И не знаешь, что юность недолгая,
Но закружатся картриджи жёлтые
Вместе с квасом в бидоне и великом.
Скоро взрослая жизнь…
С понедельника.  
…  
Гаснут звёзды, стихают мелодии.
Провожу — не скажу ничего тебе.
Лишь черёмухи веточка светлая
В волосах у любимой брюнеточки.

Там, где север суров и угрюм,
Был я сердцем трагически юн,
И сплеталось из мрака и вьюг
Низкорослое «баю-баю».

Там, в ночи, совы делают «бу!»
Далеко на югах — Петербург.
Но и эти места внесены
В мемуары балтийской волны.

Здесь валили и судьбы, и лес,
Заправлял лесопилкой Арес.
И рассыпан у белой плиты
Чёрный уголь
Из Воркуты.
…
Ты же знаешь, подруга-пурга,
Нет гитары нежней, чем варган.
Наш холодный и бледный апрель
Танцевал на борах под Danheim.

Ветер в небе вороньим пером
Выводил на закате «Fus Ro».
И в сияющем теле зимы
Билось сердце
Арктической тьмы.

И я видел забытых богов —
Где болотам поигрывать в Го.
Говорил мне ослепший шаман,
Что из света — великая Тьма.

И на рыжем граните сосны
Проступали графемы весны.
Кто остался на севере там?
Кто за мною идёт по пятам?

Там — зелёные зубы тайги,
Там, где кеды ушли в сапоги.
Говорю я теперь: «Ни ноги»,
Только снег не такой
У других.

Ведь меня подменили в лесах —
И не вспомню, что выбрался сам.
И ищу по степям бурелом.
Постарктический —
Это синдром.  
…
Север — это в слепящую тьму.
И в беседе пустой, ни к чему,
Вдруг увидишь себя из вещиц,
На болотах стоящим в ночи.

И в руке моей тусклый фонарь,
И я сам — не дрожащая тварь.
А из толщи таёжных болот
Кто-то тихо поёт,
Что грядёт.

Иду по городу трамвайной
Тропой — печальной, поминальной.
От Пивзавода до ВАИ.
Ночь холодна, как вытрезвитель.
Трамваи, может, кто обидел?
И к мамам съехали своим.

Сидят, поди, в тоскливых сводах
В депо глухом, путепроводном,
Рыдает ржавчиной вагон.
Вдали сияют автострады,
Как игровые автоматы, —
А им не светит ничего.

В ангарах снег и жарким летом.
Метель читает там газеты,
То с умиленьем, то навзрыд:
«Пора! Пора! Спасать пропащих!»
Так человек твердит, курящий,
Опять бросающий курить.

Трамваев жизни травматичны —
Им даже выпишут больничный,
Заверят: «Вывихнутый рельс».
А знаешь, было бы неплохо
Войти в трамвайную эпоху
И навсегда остаться в ней.

Мелькают парки и газоны,
С мостов взлетают горизонты,
И в окнах — музыка и май.
Трамвай — прапрадед реноваций,
Трамвай, чтоб людям целоваться,
Трамвай — он больше,
Чем трамвай.

В трамвае, если оглядеться —
Он стариков увозит в детство.
Вот ангел. Вот его билет.
Маршрут от кладбища к роддому —
И не бывает по-другому,
И никаких конечных нет.

— А вы чего такой весёлый?
— А я в трамвае еду сольно.
— Они исчезли ведь… Постой!
— Да-да… Ещё чего! Конечно.
Вон, за садами, за черешней,
Бежит хорошенький такой.

Летят из мартов и апрелей
Его живительные трели:
«Не опоздай! Не прозевай!»
Луна и рельсы. Ночь красива.
Недаром помнит вся Россия
Воронежский
Трамвай.

В квартале мойщиков, в квартале,
Где дни росли и прорастали
Сиренью юной в сад знамён.
В квартале мойщиков времён.
…
Да, от эпох немало грязи
Средь тополей и тёмных вязов,
Авто я мыл без порошка,
Но в лужах плыли облака.

Ещё плыла в них голубятня,
И девушки в советских платьях,
Подъезд, гитарный наш насест,
И молодость одна на всех.

Вот ты сейчас уже не вспомнишь,
Как свежий квас шумит в бидонах.
Бельё на ветках. Таз и стул.
И ночь на лунах и ветру.

Там о судьбе ни сном ни духом.
Лишь тихо кашляет старуха,
Да кот на мышь бежит в сарай,
И у моста звенит трамвай.

Здесь мне пора в ночную смену
Из нашей сельской Ойкумены,
Где видел все скопленья звёзд
Пожалуй, лишь дворовый пёс.
…
А утром в кружеве квартала
Нам что-то доброе играло
Навстречу солнцу,
Сердцу… в грудь…
Ты слышишь это?
Не забудь.
…
Сейчас твердят: машины мыли
Времён — без грязи не осилят.
Но сколько музыки ещё,
Что если вспомнить —
Горячо.

Там семь столов на нашу свадьбу,
И девушка в советском платье,
И жизнь чиста без порошка,
И в лужах только облака.

Они всё выше прорастают
В квартале мойщиков, в квартале…
Сиренью тянутся к лицу…
Нас в небо ангелы
Снесут.

Где весна поднимается в синь,  
Птицей вызвонив теплое «тинь»,
Провожаю холодную тень  
В переходе из марта
В апрель.  

Но зима не расслышит:
«Прощай», —  
Предлагая мне иней на чай.  
— Завтра свидимся?
Ночью? В луну?  
— Извини, не могу…  
—  Почему?  

А ведь был от меня без ума.  
Ты забыл, как целуется тьма?  
Ледяные изгибы ночей…  
Чем я хуже тюльпановой?
Чем?  

Расшвыряла лугами «ла-ла»,  
Дурачков на восторг развела.  
Не люби её сердцем живым —  
Не проникнет она ножевым!

У неё все цветочки как вши,  
А любовь — это вьюга души.  
Не метёт? Значит, плохи дела.  
Посмотри: до черна я бела!  

Помнишь снега скрипучий гранит?  
Метельбург. Ледяные огни.  
Обнажалась я в бледных лучах.
Ты так много тогда обещал…  
…
И рыдает зима на беду:  
— Ты уходишь уже?
— Я пойду…  
— Но на память возьми обо мне  
Кратковременный снег по весне.  

…И бывало, встречаешь метель  
В переходах из марта в апрель.  
И озябшие дни не поймут,  
То, что ревность —
Причина тому.

А ночь устроена из звёзд,
Из тишины и звуков всяких.
Она глядит дождём на мост
И тихо воет из собаки.

Там путник вымок без зонта,
Спешит в ночи под взглядом ночи.
Ночь в лужи выплеснет цвета.
Ночь может делать что захочет.

За длинной стойкой старых крыш
Берёт бодрящий луночино.
И на билбордах пишет: «Спишь?»
Ночь будет ночью.
Без причины.

Она как тёмное вино,
И свет в студенческих общагах.
Ночь говорит: «Ночуй со мной».
Ночь — домосед,
И ночь — бродяга.

Бывает, вызовет такси
И до утра давай кататься:
— Меня до площади витрин,
Чтоб цветомузыка и танцы!

Зовите всех! А ты? Идёшь? —
И вот уже не спит влюблённый,
И смотрит из окна на дождь.
Шагает ночь для миллионов.

Она — вокзальное прощай,
И поезд дальний, и прохожий.
И ночь скитается в ночах.
— А это ночь?
— Да, это тоже.
…
— Вы кем зачислены?
— Я ночь.
— Вина игристого?
— Не прочь.
— Что делать с мыслями?
— Заточь.

Храни, Господь,
Собак бездомных,
Бродячих кошек и мышей.
«За Вас» — наколку на ладони,
Дома, заводы и поддоны,
И всё, что водится в душе.   

И хляби хлюпные, и лужи,
В которых эхо синевы.
И форточки храни от стужи,
И от пивных — в субботу мужа,
Который в среду — от жены.   

Храни районов деревянность
От сглаза трендов и пластмасс.
Убереги слова от бана,
До Telegramа — телеграммы,
О том, что Светка —
В первый класс.   

Храни, что некогда имели,
А то всё плачем, не храним:
От понедельника — неделю,
От равнодушья — богадельню,
И от расчёта по любви.   

Монастыри храни, дацаны,
И чёрных, белых, красных — всех.
На чердаках — ковры и санки,
Ларёк с девизом «У Оксаны»,
От интеграции наш цех.   

Храни, Господь, периферию
От золотых причуд столиц.
На рынке — облако ванили,
Огонь в мартеновском горниле,
От журавлей моих синиц.   

Я не умею, как поэты,
В слова закутывать огни.
Я просто так к тебе, с приветом.
Храни, Господь, и то и это:
Румяность Родины и бледность,
Моей Империи победность…
Что говорят в конце?
— Аминь.  

Раскалится апрель до красна,
Человек человеку — весна.
Это ближе друзей и подруг,
Это в сердце сиреневый звук.  

В городке на восьмёрную «В»
Просит «Л» поваляться в траве.
Яблонь тонкие ветви скрестив,
Оголив под цветением миф.  
…
Юным в страсти пора отойти,
Ибо время взошло в эротизм.
Посиди, погляди на луну —
И подарит она поцелуй.  

Этих мест абрикосовый вздох,
У Апрелии не было «до».
Значит, можно любовь и вино —
У весны итальянский геном.  
…
На Ванцетти и Сакко народ,
Там Рассветия мёд раздаёт.
Просыпаются в людях творцы,
Хоть твердили:
«Бегите, глупцы!»  

Эти белые бедра берёз,
Этот воздух зелёных волос.
Эта в синих изгибах вода.
Это взору — лиловое «да».  

Поскитайся и ты дурачком
За цветущим её каблучком.
И пускай о зиме говорят —
То — змея, пережившая яд.  

От обиды в окно пошипит,
Не удержит тюльпан на цепи.
И сирени сидеть за столом.
Человек человеку — тепло.  
…
Зашумят по дубравам дубы —
Просто так этот мир полюбить.
На цветах о весне не гадать:
Для простора придумана даль. 

Откроют полночи Врата,
И ангел выпустит кота.
А он, как всякий кот,
Застынет —
И не туда, и не сюда.
Внизу мигают города,
И в лужах —
Звёзды и витрины.
Ведёт отец за руку сына,
Отец — отца.
И так всегда.

Чихает южная весна
По цвету — красная цена.
На рельсах иней у вокзала.
Снег разгулялся и не ждал
Командировки за Урал —
Там без него таких навалом.  

В полоску белую простор,
Как изнурённый монитор.

Откроют повесть перед сном.
Вот электронное весло,
И сон плывёт уже навстречу.
И человек впадает в спячь.
И ночь идёт, впадая вспять —
Нахлынет утро, день и вечер.  

Идёшь домой, тебе:
— Братан, скажи,
Не видел ли кота?

В каком-то рубище мужик
Во тьме под снегом и дрожит:

— А может, скорую, дружище?
— Кота ты видел или нет?
Давно хожу я по земле.
— Ну, с виду… час?
— Их было тыщи…

Закрыты звёздные Врата —
Мы ищем с ангелом кота.
…
Нашли под Северным мостом.
Писал он надписи хвостом
О тайных альфа и омега.

— Смотри, теперь не выпускай!
— Не запирают двери в Рай…
…
Пойду домой по гроздьям снега.
Восходит утро. Суета.
А я хочу искать кота.

Ночи. Улицы. Аптеки.  
Вновь на четверть века вехи.  
Так же светят фонари —  
Кто бы что ни говорил.  

Так же любят и страдают,  
Те же платья носят дамы.  
И уходят вечера  
На столетние дела.  

Сыплют листьями газеты,  
До утра не спят поэты.  
Им отпущены грешки  
За красивые стишки.  

В синема́ ведут подружку,  
И влюблённая альтушка  
Так же молит бытиё,  
Чтоб дуэль из-за неё.
…
Что там нового на свете?  
Вновь Европа злит Медведя.
Знает: битой ей бывать,  
Но рискует забывать.  

Время — это не обновка,  
А вселенная в кладовке.  
Разбираешь ворох лет —  
А годам и сносу нет!  

И из маленькой, из спальни,  
Выйдет вдруг товарищ Сталин:  
— Вам поэт известен Блок?  
Он прочтёт вам между строк…  

Выйдет Блок.
Начнёт сначала:  
«Ледяная рябь канала…»  
Но по-новому, как встарь,  
Пишут люди про фонарь.  
…
Может, так оно и надо?  
Время — длинная награда.  
Век цикличен, но не миг.  
Миг не сможешь повторить. 

А марту выпадет подснежник
В скитаниях левобережных.
И он весенние дворы
Из зёрен солнца сотворит.   

Под травы спрячет грязь и мусор,
И гимн Советского Союза
Вдруг вспомнит ржавый мегафон
На доме, согнанном на слом.   
…   
По Менделеева шагаю.
А есть ли жизнь за берегами?
Точней — на Левом берегу.
Не разберёшься на бегу.   

Кварталы цвета апельсина.
Здесь даже время подкосилось
На стрелах улиц и часов —
И говорит тебе: «Ой, всё…»   

На Правом — райские апрели,
Но в жизнь спускаются Орфеи
За песней, музыкой своей:
Кто не поёт — тот не Орфей.   
…
Замру у вывески винтажной,
А к ней ползут многоэтажки,
Другая правда и кино,
Где цифровое домино.   

И новый город за конечной —
Ведь под луной ничто не вечно.
Но если быть ещё луне —
Пусть ночь слагается весне.   
…
Ты обойди-пойди кварталы,
Пока тебя и их не стало.
Дворы, где правит Котофей.
Когда поёшь — тогда Орфей.   

Пусть ЗИЛ за хлебом не уедет,
Но есть еще старинный ветер.
Дрожат антенны и бельё,
Вздымая в небо бытиё.   

Пусть век идёт в овечьей шкуре,
И ретроградный наш Меркурий
На день глядит как на таро —
Там нагадали будь здоров.
…   
Фонарный столб.
Декор — гвоздика.
Стареют тихо Эвридики.
Орфеи их кутят в раю —
Да только песен не поют.  

стихотворение-призрак из 2022 г.

Дождями вымостит ночные тротуары,
Давай подружимся с воронежским нуаром.
Пойдём за осенью по улице Кольцовской,
Покамест город наш неоном облицован.

Струятся зонтики вдоль сумрака и цвета —
В сырые радуги летят кабриолеты.
Простись на месяцы с жарой и солнцестоем:
Давай здесь вымокнем — чего нам это стоит?

Ты отражаешься в стеклянных водопадах,
За нами следуют грачи и листопады.
С прохожих рабское смывает непогода —
Свернём в сентябрьское на улице Свободы.

Плывёт ненастное над офисным планктоном,
Но за чащобами домов — дыханье Дона.
Давай распустимся в терновнике бетона:
Ведь ночь на ангельском поёт тебе, Мадонна.
…
Не насмотрелся я ещё, как лист кленовый
Перебегает две сплошных на зов ливнёвок.
Не бойся — нас не обожжёт медовой лавой,
Прогноз погоды говорит о самом главном.

Ведь не напишут никогда в осенней прессе,
Что здесь останутся дожди, но мы исчезнем.
Мы важно дням наговорим неважных всячин,
Не понимая, по кому сентябрь заплачет.

Ведь этот город проливной и буйный ливень —
Напоминает нам в ночи, что мы живые.
Не отпущу тебя домой и на маршрутку.
Пойдём с дождём и оживём…
Хоть на минутку.

В полях небес поспели облака.
Несёт весна сирени на руках.
Ладонью год вдруг сделает «пока» —
Теперь и мне чуть больше сорока.   
…
Без спроса век печатает года.
Жизнь навсегда — свободный самиздат.
И волен свет над маревом садов —
Им дела нет до всех редакторов.   

И я пишу уже ни для кого,
Ведь смысл костра — танцующий огонь.
Что по ночам кропается душе?
Строка живёт вне книг и тиражей.  

Катись в апрель, маршрутное Арго,
Мне как руно разыскивать любовь:
К мадам, столбам, дорогам, котунцам
И птиц весны разглядывать в сердцах.   

Погодки лет в заботах и в очках,
Но та же даль качается в зрачках.
Там океан и музыка Гаван —
При жизни я ещё не умирал.   
…
  —  Который час?
— 1-41.
Так далеко ещё не заходил.
Душа и плоть — вселенский сопромат,
Но математ пред вечностью —
В умат.  

И я хочу накинуть лишний век,
Чтоб повидать черёмуховый снег.
Там жизнь цветёт, как тысячам цвела,
И нашим дням не ведает числа.   

Спускаясь в прошлое из завтра, 
Как в книгу Говарда Лавкрафта, 
Во тьме забвенной и подземной 
Я открываю город Древних. 

Я с фонарём стою под сводом. 
Над сводом грустно и шогготно. 
А здесь всё к месту, всё угодно — 
Тысячелетия и годы. 

Я вижу кости космодромов, 
На фюзеляжах лик Мадонны, 
И шлем космического скальда, 
Наполнен звёздами и смальтой. 

На стенах тайные рисунки 
О том, как свет разгонит сумрак. 
Во мгле вздымаются колонны 
И ночь и башня Вавилона. 

Детинцы Мурома и Рима, 
Сады весны неопалимой 
Среди январской паутины,
И правый путь во тьме долины. 
…
Я тень и следую за тенью, 
Где пыль струится по ступеням. 
Фонарь дрожит, но пылко пламя, 
И камень открывает память. 

Вот львы крылатые востока 
И книги изгнанных пророков, 
Плащи, распятия и тоги, 
И времена без дат и срока. 
…
Вещей холмы вдали огромны. 
И с арфы каркает ворона, 
Там под завалом сообщений 
Лежат дороги приключений. 

Кассеты, диски, тамагочи, 
Молитвенник во славу Отче, 
Рожок пастуший и солдата, 
И листопады в цвет граната. 
…
Я тень, что водится с тенями. 
Из тьмы наследие мне грянет. 
Бездонный гром виолончелей, 
И свет откроется из черни. 

Он распахнётся, как шкатулка, 
Скользнув по дремлющему Ктулху. 
Его тентаклия в покое, 
До той поры, пока мы помним. 

Во тьме костры и кроманьонцы, 
Текут столетья к горизонту, 
И в сводах мрачных и суровых 
Раздастся рог походов новых. 
…
Я человек, я прошлым создан, 
Чтоб ночью выдуматься в звёзды. 
Из свода вышагну, из тени 
Наперекор всем тяготеньям. 

Из позабытых подворотен, 
Из дней, из атомов, из плоти — 
Навстречу вечности и солнцу
И эта песня понесётся:

Под сводом сумрачным и длинным — 
Сады весны неопалимой.

—  И правый путь во тьме долины.
—  И правый путь во тьме долины.

В далёком странствии
За гречкой,
Пересекая бесконечность
Параллелепипедов и свечек,
Я постигаю человечье.

И звёзды выбегут на вечер —
Звучат ларёчные наречья.
И в лицах время, и сердечность:
Что уходящее, то вечно.

И человек идёт за гречкой.
Она — за вывеской аптечной
И за автобусной конечной.
И эта  гречка — безупречна.
…
И человек идёт из Греций
Или за гречкой — он не помнит.
Иди и пой. Не думай. Полно!
От восхищений до деменций…

О гречке, Родине, потёмках,
О продавцах, лимонах, сёмге,
О гречке, Греции, гречанках
И обо всём, что повстречалось.

— О, ты, ларёк —
Чертог Светланы!
Из-под полы здесь Дионисы!..
Иди и пой — и будет выше.
Так разбегаются атланты…

Тащи напев с окраин дальних,
И этот сор исповедальный
Храни в цветах, как свет и музу.
Пусть говорят, что это мусор.
…
На лицах музыка и вечер,
И явь из тысячи наречий.
И человек идёт за гречкой,
И человек идёт за вечность.

Здесь ни о чем не стоит говорить — 
Ну разве что о Боге и стрижах. 
Они о нём овалами кружат: 
Их сотворит и растворит как вид. 

Им надо вновь до лета переждать. 
С колен встаёт цветенье и апрель. 
Стучит водой в аортах тополей 
Прохладный пульс весеннего дождя. 

И, может быть, деревья и молчат,
Лишь потому, что есть что рассказать. 
И древний дуб давно растёт назад, 
Познав конец — ветвиться до начал. 

Он видел тех, кто сбудется, кто был:
Дворец царя, лачугу пастуха. 
Он был до слов, ещё до языка 
И до того, как выросли дубы. 

И сбросил нам, как желуди, дворы, 
Ходил в полях то плугом, то грачом… 
Здесь ни о чем не стоит говорить, 
Но и молчать не стоит ни о чем. 
…
На древний дуб усядутся стрижи, 
Послушать, как проходят времена. 
Но в небесах лишь ветр и тишина, 
А там, внизу, — и музыка, и жизнь.

Маршрутка номер 37
Отходит в 8:28.
В апрельской лесополосе
Весна откашливает осень.

На гараже котёнок спит,
Клокочет радио «Кар-мэном».
Ещё вчерашний аппетит
Несут михалычи со смены.

Из парка слышится баян
И абрикосовые мифы.
Великовозрастная тян
В себе разыскивает милфу.
…
Зашаурмует шаурмаг,
Хлеба разгрузят и молочку.
Таксист задумает роман,
Уставившись на чью-то точку.

В кармане брякнет смс
О положении высотном:
«Вы не волнуйтесь. Не пролез».
Трубят отбой. Уже двухсотый.

А в остальном всё хорошо.
Весна измаялась без мая.
Студент на пары не пошёл —
Во все бродяжские спускаясь.
…
За 33 рубля и я
Поеду в сонном экипаже,
И на зелёном тополя
Стрижами небо перескажут.

Маршрутка номер 23
Возьмёт дорогу до вокзала.
И буду видеть по пути,
Как эта жизнь
На всём сказалась.

Весна желает поделиться  
Вечерним облаком и птицей.  
И в небе ночь свивает звёзды  
За просто так, без перепостов.  

Весна — рассвет, окно и чайник,  
И белый крик высокой чайки.  
Ты для неё начнись с начала —  
Весна тебя весной встречает.  

Она простит твоё унынье,  
Нажарит блинчиков, обнимет.  
Роман с Дождиной Осенёвой  
Как будто не заметит снова.  

И с хризантемами в беседе  
Произнесёт: «Всё это сплетни!»  
Весна в цветении и тапках —  
Хоть на тебя имеет папку.  

Из шкафа вытряхнет бутылки,  
Тряпьё зимы отправит в стирку.  
И жизнь вдруг ясно полюбилась,  
Как будто так оно и было…  

И ты апрель увидишь детства —  
Калейдоскоп в руке советский.  
Цветут там яблони и груши,  
И на весну выходят души.

И я забуду город твой,
И порастёт окно стеной.
И заливает тишиной
Решётку трубки
Телефонной.
В ней немота
И отзвук тёмный.

Там наши ретро-голоса.
Я перестал в тебя дышать.
И да простят нам небеса…
А что простят?..
Уже не вспомню.

В дожде по горло водосток.
Пирокластический поток.
Жизнь — это сумма, как итог.
Взметнутся сумерки грачами,
И в псах-дворах
Царит волчанье.

Ночь наполняется водой,
И этот рокот дождевой
Весь про тебя, но за тобой…
И порастёт стена печалью.

Апрель ветрами октябрит,
И осень в памяти рябит,
И бусы ливневых дробин
Блестят на окнах приоткрытых.
Мелькают молнии, как титры.

Когда-то ты звонилась мне,
Но абонент — не абонент.
И гаснет музыка, и свет,
И никого уже не видно.
…
Да, так бывает иногда —
Что забывают города.
До пункта Б 
Из пункта А.
До расставания
Из встречи.

Но время мучает — не лечит.
И голос встанет на носки,
А там — короткие гудки…
И снова сложатся стихи —
Из незажившего
Увечья.

Отец, бывало, вспомнит годы,
Как их и в кино водили классом.
И на гармошке там у входа
Играл весёлый дядя Вася.

Похож на дедушку Мороза —
Вручал мелодии подарком.
А дальше шли смотреть колхозы,
На искры сварщика к доярке.
…
Потом всё рухнуло куда-то,
Другие школьники и классы.
Толпились в кожанках бригады
На «Интердевочку» у кассы.

Молчали улицы тревожно,
Летели дни бандитской пулей.
Лишь всепогодная гармошка
Крошила стужу гробовую.

Ходили рейверы и панки
Послушать старенького деда.
А он  — играй себе, тальянка,
То про Любовь, то про Победу.

…Отец рассказывал про это.
Его уж нет, как сорок с лишним.
Но чуть поодаль от Проспекта
И в эти дни гармошку слышно.

Кинотеатр с названьем «Юность»
И старичок в закатном солнце…
И вот тогда мы стали думать:
«Откуда музыка берётся?»
…
Нашли в архивах интернета
Заметку о его кончине.
Да только всё неправда это,
И к изысканьям воротились.

Но паспортисткам неизвестно:
Прописка, адрес — нет, не ясен.
И только на старинной фреске
Увидел кто-то дядю Васю…

Там времена не знают устья,
Там лес густой, там захолустье.
И старичок брянчит на гуслях
О той стране, что станет Русью.
…
Мы скрыли тайное всё это…
Идут в кино детишки классом.
Пускай останется секретом:
Играй, весёлый дядя Вася!

На пальцах — солнечные блики,
Аккорды сложатся в созвездья.
Среди молчаний разноликих
Нельзя без музыки и песни.

И если мне долиной тени
Идти под ливнями и градом —
Не убоюсь беззвучной черни:
Твоя гармошка будет рядом.

— Он жил напротив, в старом доме.
Однажды встал, сказал: «Я понял!»
И двинул в даль пшеничным полем.
Ты здесь его уже не вспомнишь.

Он так решил — бесповоротно,
И спал в лесах, и на болотах,
И шёл за отблеском закатным,
Ведомый чем-то непонятным.

Где степи за штанину треплют,
Где Конюхов (что странно) не был.
Шёл, как умел — смешно, нелепо,
Но от шагов движенье крепло.

И долгий путь — в низины, горы,
И спотыкался о кагоры,
Но знали жители пристанищ,
Что он идти не перестанет.
…
И, переплыв три моря зайцем,
В глуши увидел указатель:
«Здесь завершается обитель.
Ты понял всё — теперь увидел».

И дальше не было тропинки.
Подумал в небо. Снял ботинки.
Вот край земли и край утёса…
И он ступил стопой на воздух.

Заковылял в тумане синем,
Хоть дальше мир не прогрузили.
И звёзды путь ему слагали,
И мельтешили под ногами…
…
Мы здесь его уже не вспомним,
Он был записан в телефонах.
Мы — знатоки походов тайных,
Но он ушёл, а мы остались.

Лишь иногда в часы заката
Вдруг всё становится понятным.
Присядешь молча на дорожку —
И на воде тропинка в блёстках.

Весна.   
Что может быть печальней,
Когда цветёт всё и дичает,
А ты с зимы ни жив, ни мёртв.
А ты на койке, стройке, трассе —
И без тебя проходит праздник,
И облака плывут, как торт.   

Весна — экзамен для женатых,
Ведь склонны нимфы к променаду,
И фавны их плетутся в сад.
Твой вороватый взгляд в розарий
Заметят дяденьки с усами
И злобно пальцем погрозят.   

Весна — где в мини даже тени.
Весна — не водка, а коктейли.
Весна — пешком через дворы.
Она — спонтанная прогулка,
Весна — и голуби, и булка,
И апельсин без кожуры.   

Весна —  пролеска на сетчатке,
И песням клином возвращаться,
На журавлей взирает Дон.
Под ними ты — вот эта точка,
А в небесах многопоточных
Встаёт до звёзд антициклон.   

Весна в лакшериях и гетто.
Без «Б» Ч/Б наполнит цветом.
Проснётся яблоня и хмель.
Уже не лает по оврагам
Зима — сутулая собака.
Вот бирка жёлтая —
«Апрель».   
…
И город выйдет на брусчатку,
Да так, что негде размещаться,
И тёплым сумеркам цвести.
Весна — давно колдун магрибский,
Весна — не время для улыбок!
Но улыбается…
Прости.  

Век цифровой, неблагодарный,
Встречает нас по аватарам,
И выпроваживает в жизнь.
Не обнуляйся в базах данных,
И, если можешь, — подпишись.

Библиотеки опустели,
И в интернет вселился телик.
И в нём вещает блогер П.,
Сквозь призму пошлых эзотерик
О днях на стримовой тропе.   

Горит экран билбордом ада.
И догнивает мысль, как падаль.
И пировать зовут чуму.
И как не быть здесь ретроградом,
Когда всё новое — во тьму.
…   
Найдёшь в эфирном склепе нишу,
Чтоб жизни истинной не слышать.
Приляжешь, помыслы скрестишь.
И отдалится свет и ближний,
И пожирает позитив.   

Так мы однажды не заметим,
Как нас заменят нейросети —
Сокроешь в сердце проводки.
И разнесёт, как пепел, ветер
Все наши песни и стихи.  

На заре неземных технологий
Человеку в земном эпилоге
Лишь в себе человека искать.
В совершенство упрутся машины.
Человек — это значит: ошибка.
Без ошибок, ты знаешь, тоска…

Нас немного осталось на свете —
Тех, кто слышит на улицах ветер
И ещё не совсем цифровой.
Остаётся бродить по музеям
И искусством распахивать землю —
Для души, вот такой же живой.
…
Ночь застанешь в чащобе высоток.
У луны — только восемь просмотров,
Никого в кинозале небес…
Может, выйдет одна сеньорита,
И расторгнет твои алгоритмы.
Человек — это значит:
К тебе.

Апрель прикатит на поверхность —
Тележку с веточками вербы:
Горшочки, саженцы, цветы.
И к садоводам беспробудно
Взывают слёзно флорибунды,
Жасмин и прочие кусты.   

Уже предчувствует природа
И шашлыки, и огороды.
В авто рассада-пассажир.
В маршрутке выключена печка.
Шагов неспешных молит вечер.
Открыты настежь гаражи.   

На третьем жарится картошка.
В подвале майнятся биткоши.
У входа — кошка, табурет.
На выход выгнулись сирени
Для восхищенья населенья.
Тюльпан запутался в траве.   

Закат присядет на скамейку,
Чтоб заливаться канарейкой,
Почует снова холода.
Но не грустишь, а ожидаешь,
Ведь за грядой промозглых далей
Звенит и солнце, и вода.   

В пустыне сумрачной жил странник,
Где тени ползают вараном.
Колодцем в нём хранилась тайна —
Пустыней сумрачной он создан.
И видел, как рождались звёзды
Из тьмы густой, что ночью стала.

Века карабкались на дюны,
И караваном плыли луны.
Он лишь указывал дорогу:
Куда идти годам, столетьям.
И саксаул кривился ветвью,
Чтоб устья двигались к истокам.

Но дождь гюрзой шипел бывало,
И колею перемывало.
Пустыня полнилась народом:
Забыв себя в последнем вздохе,
Бродили люди и эпохи,
Не зная выхода и входа.

Солдат давно забытой битвы,
Палач, крестьяне, кришнаиты,
Монах с надломленной молитвой,
Цари с царицами и свита,
Пьянчуги, дервиши, пииты,
И Мастера, и Маргариты.

И тонет тень в песчаных бурях,
И ждут они тропу любую.
Их странник в сумраке находит.
Он им не суд, но нить и пряжа —
На путь мерцающий укажет.
Проходит век… И два… И сотни.
…
Я за барханами — как зритель,
Но тайной пустоши не видел.
Не занесло песком обитель,
Но чую пряжу ту и нити.
И ветер пасмурных наитий
Приносит мне Путеводитель.

До праха в нём доходит камень.
И города падут и встанут,
И всё пройдёт, и это тоже,
И догорят кострами звёзды.
И странник в сумрачной пустыне
Пойдёт на собственное Имя.

Проходят дни, останутся их пни,
Но мир ещё весною прошумит,
И на ветвях панельного гнезда
Живут сады предчувствием плода.    

Ещё в ночи на кухне тишина,
И за окном, как тень веретена,
Кружит фонарь, разматывая свет,
И «На заре» из призраков кассет…    

Нас голоса по-прежнему зовут,
И хорошо потрогать бы траву,
Поехать в лес. Пернатые небес
Без СМС летят и МЧС.    

Идти на смех весёлого ручья,
И на звонки молчать, не отвечать.
Здесь говорит цветущая тропа,
Что наше «там» для вечности —
Как спам.    

Темнеет даль весенних вечеров,
Где абрикос — сияющей горой.
Он окружён громадой этажей,
Но всё равно твердит о мираже.
…
Так наши дни пойдут через дворы,
И памятью их время озарит.
Разгонит ночь мерцанием свечи,
И на заре кружатся светлячки. 

Еда приходит и уходит,
Любви же хочется всегда.
Так и написано. Да-да,
В глазах печальных, одиноких
Но подменили эти строки
И говорят: «Я вас — еда».    

Зачем девиц вы благородных
Маните курицей холодной,
Когда есть розы и ла-ла?
Душа не хочет в стопудовку!
Я объявляю голодовку,
Весну и прочие дела.    

По вечерам по ресторанам
Вам золотится сыто-пьяно,
Лишь день проходит, как наряд.
Развалы скучных угощений…
Но дамы ищут приключений,
Хоть за столом не говорят.    

Есть голод в их душе и теле —
В предотвращение дуэли
Бежать по травам босиком,
Чтоб ими звёзды называли
И ночи дико сеновались
С ещё звериным голодком.    

У нас Ростовы на просторах
Веками жаждали простого.
Не мы менялись — времена.
Любовь — берёзки и осинки.
Любовь, с тобой покатит в ссылку.
Любовь — не красная цена.
…
Кричат: «Тарелку мне, тарелку!»
Но сердце — тайная горелка,
В углях огонь не погасить.
«Я к вам пишу — чего же боле?»
Я к вам — дубы в широком поле!
Я к вам — Вселенная от сих!

Эти ночи из рода рабочих —
Не увидит из спящих никто,
Как на стройку привозят бетон
И берут после смены по сто.
Не от крыльев болит позвоночник.    

Как выходит до зарева дворник —
Дрёмы города вечно не в такт.
Корм насыплет бездомным котам
У метлы — Минотавр стеклотар
Вспомнит дом и Каспийское море.    

Ждёт водителя грузчик на складе,
Крутит пальцем рулетку-онлайн.
Там такой ахалай-махалай.
А куда ему трезвость девать?
Что не выпадет — некуда падать.    

В гипермаркете ночью весенней
Моет залы печальная тян.
Потеряла в июле дитя,
Для неё за окном всё — октябрь.
Ходит в храм каждое воскресенье.    

Расставляют дорожники знаки.
ПВО сядет дрону на хвост,
И разит баллистический ГОСТ,
И разносится сонный репост —
И отбой беспилотной атаки.    

Медсестра не княжна, но в карете
Снова вызов — на денатурат,
Но звучит не «спасибо», а мат.
Только сердце в сто тысяч карат
Близко к сердцу не примет все эти.    
…
Бродят сны по домам, по дорогам.
Завершает поездку таксист
Наберёт с незасвеченной SIM —
Той, что утром воскликнула: «Сын!»
И стекло лобовое в разводах.    

Небо рухнет на улицы ливнем
И стеной встанет у разливной.
Здесь в ночную работать дневной.
Слышит: поезд идёт грузовой.
В телефоне горит:
«Не звони мне…»    

Под мостами ютятся грачата.
Двинут мусоровозы на трек.
Утром дождь перемелется в снег,
И до дома пойдёт человек,
Не желая домой возвращаться…    

На снежинки глядят стоэтажки.
Мстит зима, порываясь в блицкриг.
Ночь отступит в закатный тайник
И сотрёт сотни фильмов и книг,
И по-новому ночью расскажет.    

Не хватает праздника —
Праздника какого-то,
Чтоб с весной-проказницей
Загулять без повода.   

Вышагнуть из здания
На дорогу звёздную,
Чтобы на свидание
С веткой абрикосовой.   

Взять ночей в стаканчике,
Пол-луны банановой…
Так гуляют странники —
Ничего здесь странного.   

И с сиренью ласковой,
С музой фиолетовой
По театрам хаживать —
Опера-балетовым.   

И вино — с черешнями,
И в кино — с черёмухой.
Не хватает грешному
Дальнего, бездонного.

Торжества какого-то.
Музыки!..  Цветения!..
Будто завтра — молодость
Или день рождения.

Весна пришла и не спросила,  
Что здесь считается красивым,  
И в моде длинные леса.  
Стоят в пролесках светофоры,  
Дуреют от таких прикормов —  
Горит зелёный в небесах.  

Ещё вчера всё было серым,  
Но по садам, как по шпалерам,  
Ползут и листья, и коты.  
С утра по-зимнему, в парадном,  
К обеду чувствуешь — экватор.  
Смеются шапки и зонты.  

Апрель — парковочное место,  
И где присел, там и сиеста.  
Стал двор салатовым кафе.  
— Мне дольку облака в закате! —  
Луна на жёлтом самокате  
Увозит твой заказ к реке.  

И соловьи готовят песни  
Из пряных звуков и созвездий.  
Земля в тюльпановых огнях.  
Пьянит цветочное мохито,  
И день, как вывеска «Открыто»,  
С пометкой сердцу: «На себя».  

Уходят вещи умирать
На островные барахолки.
Бредёт советская тетрадь
За проржавевшим дыроколом.   

Шагают марки и значки,
Со скрипом катятся пластинки.
В медалях самовар шкварчит,
Что куплен за екатеринки.   

Плакат, трактат и самокат,
И чемоданы в паутине.
Течёт великая река
Из усыхающей пустыни.   

Где было море — там пески,
Там век безвременный и тощий.
Жизнь подалась в лофтовики,
Вещей потребовав попроще.
…
Плётется плюшевый медведь,
Юла завертится за куклой.
И саксофон, теряя медь,
Плывёт без музыки и звука.   

А следом — галстуки узлом,
Гитары из квартала рока.
Вещам безмерно повезло,
Что продолжается дорога.   

И всякой верится в уют,
И в дом, что окнами —
В фиалках.
Что их не бросят, заберут.
Ведь только грешные —
На свалку.
…
Вот так и с нами —
Держим путь
В костлявый край,
Металлоломный,
Надеясь, что
Ты чей-нибудь,
И чья-нибудь…
И всё —
До дома.  

Зелёный ливень тополей
Пройдёт по городу в апреле,
Но слышу я печаль полей —
О чём бы птицы мне ни пели.   

Звучат сирени в облака,
Цветущим голосом из сада.
Но есть осенняя тоска
По холодам и листопаду.   

И мне не радостно порой
От белой яблони и вишни.
По душным улицам за мной
Бредёт октябрь собакой рыжей.   

Он сторожит печаль мою
О майском воздухе и вздохе.
Там день цветочный пал в бою,
И на корню сердца усохли…   
…
Осенний пёс лежит у ног.
Звенит весеннее октябрьским.
Тоска полей глядит в окно
Из облаков цветущих яблонь.

Где город 
Высечен из ночи, 
Где правит темень, 
Бежит из скважины 
Замочной 
Людское время. 

И облака
Играют в карты 
На полнолунье. 
Здесь будет так, 
Как было в марте, 
И как в июле. 

Ночь. Фонари. 
В осколках света — 
Аптеки, рынки. 
И как прожить 
Здесь века четверть 
Без четвертинки? 

Гудит в бутылку 
У подъезда
Бездомный ветер. 
И если ты 
Взираешь в бездну — 
Тебе ответят. 

Начертят символы 
На небе, 
Кометы — оземь. 
Да только 
В звёздной картотеке 
Ты под вопросом

У вывески «Металлолом»
Не отмечая день числом,
У старой насыпи трамвайной,
Где мир разобран на детали,
Я вспоминаю о былом —
В былом, где все мы 
Побывали.

Я вижу старые дворы,
И пса у ветхой конуры,
И крыши, пахнущие толем,
За ними — куцее раздолье.
Где я, быть может, и зарыт,
И странный сон —
Всё остальное.

Я вспоминаю, с кем дружил:
Подъезд, гитары, гаражи.
И на двенадцать ключ заветный,
Здесь на три дня случалось лето.
Ещё твердили: в сей глуши
Водились дикие поэты.
…
Я жил на Севере. И там
Сдавали с корешем металл,
Чтоб растопить подруг холодных.
И друг раскладывал колоду:
— Гляди, братан, какой аркан —
Года уходят огородом!

Он так хотел на поездах
Рвануть неведомо куда —
За воркутинской вагонеткой…
Но вновь в кольцо врастала ветка,
И время было в дребадан,
И не желало пить таблетки.

Он был вожатым дискотек.
Средь милицейских картотек,
Как завсегдатай первой строчки.
Но запятой найдётся точка.
И светит «скорая» на снег,
И в сердце — пьяная заточка…
…
Порою вспомнишь о былом —
И сам уже — металлолом,
Но жив огонь в скелетной домне.
Из далей слышится бездонных:
— Не забывай расклады, бро…
И за меня гляди…
И помни.

Купались голуби в фонтане. 
Сирени в небо хохотали. 
Весна под пляжными зонтами 
В тиши потягивала
Май. 

В цветочных платьях и накидках 
Выходят в люди индивидки — 
Такие музы, что пииты 
О чем не пишут,
Всё — роман. 

На выезд очередь за «Танком». 
Тюльпаны тянутся к фиалкам. 
Каштан, окатит поливалка, 
В «Орлёнке» дети —
Как птенцы. 

Прощайте, ночь! — 
Да будет утро!
Круизным лайнером — маршрутки. 
И плещет море за каютой, 
Где переливов
Леденцы. 

Да будет солнце апельсином, 
И прояснится в далях сырость,
Чтоб сердцу ласточкой веснилось, 
И каждый пел
Во что горазд. 

Оставь печали Монте-Кристо! 
Плывут аккорды гармониста… 
Давай играть с тобой в туристов, 
Как будто всё здесь —
В первый раз.

Здесь веками шумит Заповедник,
И часами поёт соловей.
Заповедник тот — тайный посредник
Меж природой своей и моей.   

Он, как необитаемый остров,
Без настройки, застройки, цены.
Колоннадами высятся сосны,
И качается храм тишины.   

Он ещё удивительно молод —
Что пред вечным — столетье моё?
Он впитает со временем город,
И вне времени скажет о нём.   

— Ты послуш-ш-ш-шай,
Ты просто послуш-ш-ш-шай:
«Ты стареешь так быстро, Дитя…
Здесь расти вашим песням и душам
Сотни тысяч столетий спустя».   

Не останется камня на камне —
Долгой ночи стоять на ветру.
Только я юной ветвью восстану,
И корнями ваш прах соберу.   

Будут новые сосны и ветер,
Будут в майских садах голоса.
Будет снова шуметь Заповедник
О живых и усопших лесах.  

Надо летом поехать в Елец,
Чтоб узреть властелина колец.
Здесь какой-нибудь «.овск», как юнец,
А ларёк с овощами — ларец.
Надо съездить в Елец наконец.

В этот город, что старше Москвы,
Где финифтью узоры листвы,
И коты — древнерусские львы —
Молвят мне из травы-муравы:
— Чай не местный?
— Проездом… Увы.

— Ладно, следуй за нами. Готов?
Поведут Каракумским мостом.
Берега — как с античных холстов,
И столетья глядят из кустов.
И укажут двенадцать хвостов
На старинный постой за верстой.

Если сердцем пойти от ворот,
Неминуемо выйдешь в народ:
Самовары, наливочка, мёд —
В каждом храме архангел живёт.
И засмотришься в грот-небосвод…
— А давно я здесь, бабушка?
— Год.
…
Так бывает с приезжим в Ельце:
Заприметишь начала в конце,
Погружаясь в такой миоцен,
И о чём после думать вообще?
О субботе? Строении цен?
Посиди лучше вот на крыльце.

Погляди на великую Русь —
И в Наташах увидишь Марусь.
Вон Макара телята в бору,
И златая луна к серебру…
И что было и будет — к добру.
Я уже никогда не вернусь.

О днях простых не сложат песен,
Здесь мир без слёз неинтересен.
Но стоит их вкусить сполна,
Пройдя от кофе до вина —
Ждёшь бессюжетности от ночи,
И новостей без красных «Срочно!»,
И лучший голос — тишина.    

Как хорошо ходить за хлебом,
И выбирать салат и репу,
И знать: сегодня на заре
Сирень не слышала сирен.
И улыбнётся продавщица,
И жизнь без спроса приключится,
И съедет в чудо насовсем.    

Как хорошо шагать бульваром,
Чтоб в зонт стучалась Ниагара,
Чтоб волны бились о бордюр…
Я доверяю путь дождю.
Какие, мама, ямы, ямбы
За пазухой имеют хляби,
Покуда ты душою юн.    

Зовёт кафе на стопку чая:
«Зайди, от чая полегчает!»
А мне без чая хорошо.
Я сам в себе себя нашёл.
День настоится без заварки,
И сложит май отцветшим скарбом
Сор меланхолии в мешок.   

Орехами покормишь белку,
Подашь бомжу на опохмелку,
Укатишь в дальнее село:
Байдарка. Озеро. Весло.
Горит костёр в твоём походе —
Заметишь то, что происходишь.
Быть — это значит: повезло.
…
Простые дни об огородах.
Через Дубовку двинет Фродо,
Как Черноземья аргонавт —
Не до колец в эпоху трав.
Оклеветали эльфы Мордор.
И на стекле «Воронежторга»
Напишут: «Наши семена».    

Простые дни без слёз и крика.
Глядишь — поспеет земляника,
А там и яблоки пойдут.
Века созреют из минут.
Баюкай тень, садовый ветер,
Я ни из тех и не из этих.
Здесь жить легко —
Тяжёлый труд. 

А что я знаю о войне?
В советском танке не горел,
И на обугленной заре
Мой взвод меня не похоронит.
Я не барак, где чёрный номер
Ползёт ожогом по рукам,
И имя дьявола — Дахау,
И не клевать меня вороне.   

Язык не брал мой языка,
Не знал окопного песка.
Стальные челюсти штыка
Не разрывали грудь и горло.
Я не вошёл солдатом в город,
Где смертью вырыт котлован,
А рядом — бледная вдова
Над люлькой шепчет заговоры.   

Я не встречал сгоревших сёл,
Но тот, кто встретил, — видел всё.
Там был расстрелян дед Аксён,
Спасая скот от армий скотских.
Я не ходил к церквам сироткой,
И не умею без ноги
Надеть протез и сапоги,
И Курской не видал Дуги,
Бредя за пыльной самоходкой.   

Меня не выломал снаряд,
И не повешен мой отряд.
Я не блокадный Ленинград,
Не слёзы беженцев в теплушке,
Не хлеб от бомбы потонувший.
Я только в поле — тишина
По всем ушедшим именам,
Что жизнь свою отдали нам.
Вот всё, что знал
За них живущий.  

Я родился в далекой Замкадьи, 
Где берёзка на бледном плакате 
Мне шумит на балконных ветрах, 
И олени бегут по коврам. 
Где котельная в небо наганом, 
И ведёт Алексей Балабанов 
Инстаграм от лица пилорам. 

О, Замкадья!
Страна трёх полосок. 
В сердце Лады запаяна роза. 
Во дворах на верёвках пакет — 
Там, где шкеты сломали штакет. 
До весны, что с картин Боттичелли, 
Языком здесь примерзнешь к качелям. 
Март приедет на синей «Шахе». 

Там свои Рафаэли, провансы, 
Там кредиты сжирают авансы. 
А чего ты хотел? Кап.страна.
Только книги дороже вина. 
Знают карты и лунная призма —
Вызывают здесь дух коммунизма, 
Вспоминая отцов ордена.  

Там асфальт растворяется в грунте, 
Перед смертью плетутся к медпункту. 
С выпускных не видать «пинджака» —
Раз в три года куда-то плацкарт. 
Покутят — и обратно в Замкадью 
По дороге, что сверху — распятье, 
Не на день, не на два, на века. 

Надо летом поехать в Елец,
Чтоб узреть властелина колец.
Здесь какой-нибудь «.овск», как юнец,
А ларёк с овощами — ларец.
Надо съездить в Елец наконец.

В этот город, что старше Москвы,
Где финифтью узоры листвы,
И коты — древнерусские львы —
Молвят мне из травы-муравы:
— Чай не местный?
— Проездом… Увы.

— Ладно, следуй за нами. Готов?
Поведут Каракумским мостом.
Берега — как с античных холстов,
И столетья глядят из кустов.
И укажут двенадцать хвостов
На старинный постой за верстой.

Если сердцем пойти от ворот,
Неминуемо выйдешь в народ:
Самовары, наливочка, мёд —
В каждом храме архангел живёт.
И засмотришься в грот-небосвод…
— А давно я здесь, бабушка?
— Год.
…
Так бывает с приезжим в Ельце:
Заприметишь начала в конце,
Погружаясь в такой миоцен,
И о чём после думать вообще?
О субботе? Строении цен?
Посиди лучше вот на крыльце.

Погляди на великую Русь —
И в Наташах увидишь Марусь.
Вон Макара телята в бору,
И златая луна к серебру…
И что было и будет — к добру.
Я уже никогда не вернусь.

Объявляется День тишины,
И не бродим по улице мы.
У природы бывает похмелье —
И пургу всё какую-то мелет.
Здравствуй, лето
Из рода зимы.

Как сурок — заспанный вечерок.
Льдины света у чёрных дорог.
И медузой качается липа,
В капюшонах угрюмые типы:
За порог, где ларёк-якорёк.

Остановки прозрачный дацан.
У дацана с баулом пацан.
Для него развернулась картина —
От Тарковского до Тарантино:
Две каштанки бегут под каштан.

Наступил отопительный май,
Но по трубам гуляет зима.
Будет ливень болтать о холодном,
И привидится всё, что угодно —
Выезжает забытый трамвай.
…
И закончится день ни о чём:
Он пропущен, отпущен, прощён.
В фонарях доцветают сирени,
И в осеннем Весна пасмуренье
Провернёт эту полночь ключом.

В кинотеатре «Пролетарий»
Затерян тайный кинозал.
И, как мечтатели, считают —
Он за бетонными щитами,
И всё, что было, показал.

Никто о нём уже не вспомнит,
Кто спроектировал, воздвиг.
Но не угас экранный лик,
И титром — номер телефонный
Из абонентских старых книг.

Там жизнь показывают нашу:
Вот «Запорожец» в гараже,
Кулёк советского драже.
Подумай только о вчерашнем —
И ты в проекторе уже.

Мелькает хроника фонтанов.
Воды немало утекло.
Май сорок первого. Тепло.
И Алексей прошепчет Тане:
— А свадьбу — осенью…
В село.

Шестидесятый… На картошку
Летит студенческий отряд.
В ботве о Марсе говорят.
…Семидесятые. За кошкой
Крадётся солнце января.

На санках —
Санька и Оксанка.
На ёлке — вата и звезда.
Шумят в проекторе года,
Гитары образов пацанских,
Am, Dm-ы на ладах.

И мой отец идёт с работы,
И чуть моложе мать меня.
И зал мгновенья озарят.
Во временах потонут годы,
Но нам оставят якоря…

И кинозал мерцает ночью
Той кинохроникой сердец.
Вот я и сам — ещё малец.

И ставлю точку
В этой строчке,
И на экране вдруг —
«Конец».

Стою в подъезде,
Как в парадной,
Желая что-нибудь начать.
И небо грянет троекратно
За жизнь в бездонных мелочах.
За майский ветер в переходе,
За незнакомки каблуки,
За всё, что в прозе происходит
И превращается в стихи.

И я хочу по акведуку
За солнцем мраморным шагать!
На древнегреческом подруге
Шептать о новых берегах.
Внизу автобусы, как шхуны,
В закате плещутся сады.
Я навсегда останусь юным.
Дорога — песня молодых.

И даже если понедельник
Согнёт трудом высокий стяг,
Наступит быт не в Запределье,
А в близлежащих областях.
Заря придёт на перекрёсток
С букетом тайных мелочей,
И в лужах — утренние звёзды —
Воспоминанием ночей.

И жизнь оставит только это
От наших радостей и мук:
Всё то, с чем сходятся поэты,
Когда отходят от подруг.

Этих длинных небес
Голубой хромакей.
Если выключить свет —
То за ними ручей.
Из светил вне сети,
И галактик-столбов,
Где блестит на одном:
«Саня–Таня–Любовь».
…
Вдоль Сатурна плывёт
И подъезд, и окно.
Горвселенная нам
Провела волокно.
У неё на краю,
В дебрях мета-села,
Говорим по душам
Про смешные тела.

Метеор-Жигули
Вдавит в сумрак педаль.
Время хворостом здесь
Собирает года.
В Чернодырье дымит
Негасимая печь.
На заслонке трубы
Солнцем выбито:
«ВЕЧ».

На реликтовый шум
Прилетят соловьи,
Будет звёздами ночь
По орбитам пылить.
Мы и сами с тобой —
Тот строительный сор,
И фигурками дней
Повторяем узор.
…
…Это всё, что я знал
О тебе, моя жизнь.
Во вселенский узор,
Разобравшись, —
Сложись…
Я ещё похожу
Вдоль домов, гаражей,
Но увиденный Свет
Не развидеть уже.

На мимолетном полустанке,
Где сумки исполняют танго,
И на бауловых каталках
Людей встречают пирожки,
Сойдешь в чертоги перекура —
Вагон как камера-обскура.
И в утро трезвое, понуро,
Похмельем смотрят мужики.

Какой-то Ново-Верхолазовск.
Час отправления указан.
Семнадцать ив. Четыре кассы.
Стоит собака, как радар.
О чем-то буркнут мегафоны,
Но перевод никто не вспомнит.
Глядишь задумчиво с платформы —
Там незаезженная даль.

И будет мимо поезд встречный,
И в нём творится человечье:
Холодный окорок и кетчуп,
И ложки вызвонят обед.
В окне весёлая брюнетка
В тебе раскурит сигаретку.
Но путь заламывает ветку…
Не зря твердят:
Куренье — вред.
…
Объявят: «Кончена стоянка»,
Ведь нет в природе постоянства.
На мимолетном полустанке
Уходит время, как состав.
Вагон наполнится в обратку,
И звякнет «Балтика-девятка».
Баул, расталкивая пятки,
Займёт плацкартные места.

Играет «Сплин» на верхней полке.
И поезд тронется надолго.
И в небеса впадает Волга.
Кроссворд гадают.
Ходит конь…

Пройдут года…
Дорога. Касса.
В окошке Ново-Верхолазовск:
— А что за станция?.. Ни разу
Я и не слышал о такой.

Хорошо бродить по подворотням,
В город свой войдя иногородним,
Там, где Гугл по картам ни гу-гу,
И грачи подъезды стерегут.

Где Марии вышли из Изаур,
И домам, что старше динозавров,
До времён вещал ещё «Маяк» —
Как рыбьё покинуло моря.

Здесь Гомер напишет «Илиаду»,
Как Арго — трёхпалубная Лада,
Средь теней мифических олив,
А за ними волны и прилив.

Аргонавты ныне обрусели,
Но замрёт из пятой Одиссеев,
Услыхав из моря голоса
Про какие-то тугие паруса.

Ночь пойдёт на голос фонарей,
Постоять лиловым на заре.
Поглядеть на сонные мосты:
Скоро день, как чайник, засвистит.

Никого по городу уже.
Светофор показывает: «Шесть».
И хоть май закончил свой отчёт —
Не июнь на улицах ещё.

Ночь стоит меж летом и весной.
Этот час — отдельный, островной.
Он пока — сирени впопыхах,
И сады в черешневых мехах.

Он ещё в потёмках не решил:
Кто во мгле про светопись души?..
Тополей кружит метельный пух.
Странный час растянется до двух.
…
Только кот дворовый увидал,
Что стоят на паузе года.
Время ждёт, не сдвинется никак.
Светофор мигает:
«Это знак».

Стрижи на улице Кольцовской
Кружат над башней вековой.
И утро спросит по-отцовски:
«Чего грустишь, раз ты живой?»

Июль — зелёная жаровня —
Напомнит музыкой уму,
Что для всего осталось слово,
Хоть это слово ни к чему.

Пускай гудят автомобили
И повторяет небосвод:
«Всё это было, было, было…
Свершился дней круговорот.»

Но я иду, как странный житель
Окраин Млечного Пути.
Кто увидал, тот не развидит;
Кто цвет — тому не отцвести.
…
Как всё бездонно и прекрасно,
Хоть и бесхитростно на вид!
Кружат стрижи над старой башней
По воле призрачных орбит.

Такой грозе не рады —
Забытые зонты.
То моросью, то градом
Напуганы цветы.

Даль ухает металлом,
И в небе коротит.
На дно идут кварталы
По зову Атлантид.

Здесь улицы остыли
Под беглым серебром.
Здесь грозы холостые,
И полные на гром.

Закончен день рабочий.
Озон лег на газон.
И пряной песней ночи
Исполнен горизонт.

Заступит хлябь на сутки,
И в лужах — фонари.
В резиновой маршрутке
Давай поговорим.

Как здорово промокнуть,
Попав в дождеворот!
И свет закатным оком
За домом промелькнёт.

И накрепко стемнеет,
И выйдем на Юзах…
Узор сырой аллеи
Останется в глазах.

Все выпадет и сгинет,
Отпрянет грохота.
Другому сердцу в ливень
О чём-нибудь болтать…
…
Скрестит погода лапки
Тропических недель.
Куда же ты без шапки
В июльскую метель?

Люблю порой июльским утром,
Покуда дремлют беспробудно,
Пройти сквозь сонные дворы,
Где восседает кот, как Будда,
Познав рассветные миры.

Где ночь срывается с ночлега
И разбирается на лего
Её лиловый механизм
На звёзды бледные и эхо,
Зарёй помноженным на высь.
…
Куда-то катит поливалка,
И к лужам тянутся фиалки;
В зелёных трубочках вода.
— Эй, кореш, мелочи не жалко?
Похмелье — ранняя беда.

Пройду по улице Донбасской —
И утро солнечной указкой
Раскроет, что задумал зной.
К обеду здесь — пустыня Наска,
И воздух — огненной стеной.
…
Откроют форточки калиткой.
Встают сеньоры, сеньориты.
И кто о чём и кто куда.
Бормочут чайники на плитах.
Жизнь закипает, как вода.

И лязгнет вдруг автобус первый,
Дверьми, как банкою консервной;
В нём пассажиров не найти.
Я слышал от скитальцев древних,
Что был проезд до тридцати.

Давно и мне уже за тридцать.
Пора, как в клуб, ходить в больницу,
Ворчать о всяких мелочах.
Пусть эта ночь не возвратится.
Прости… Забудь…
Не возвращай.

И не верится, пожалуй,
Но увидишь жизнь насквозь —
Будто что-то набежало,
Повалило, пронеслось.

И закатный отзвук солнца,
И пролётка в пять дверей —
Без сомнений назовётся
Биографией моей.

Там прогулки без мотива
И ларёчников навес,
Там желтеющая нива
От оврага до небес.

Летний сквер, и парк осенний,
И дорога на звезду —
Драгоценные вкрапленья
В ежедневную руду.

Что о жизни я надумал?
Не случится никогда.
Наливную нашу юность
Кто-то вырубил в садах.

Соберут столетья хворост,
Память сядет у костра,
И наполнят Невоморовск
Говорящие ветра.

Ничего никто не понял.
Огляделся и исчез…
Из учебника Платона
Прорастает юный лес.

Звучат по городу сирены,
А мне хотелось, чтоб сирени
Весной звучали в небеса,
И обсуждало населенье
Лишь то, что выпала роса.

Чтоб караваны шли на дачи
Через крапивную Придачу,
Не обрывалась жизнь и связь,
А в майских сумерках горячих
Гуляли леди и карась.
…
Мигают в парке карусели.
Здесь мы на лавочку присели.
Луна уснула на воде.
Постой у музыки со всеми.
Поют сирени для людей.
…
Тебя однажды спросят внуки:
«Каких соцветий эти звуки?»
И ты опишешь тишину
Далеким словом от науки,
Но близким сердцу твоему.

Город снова перекопан,
Значит, город золотой.
И глядит на щебень тополь:
«А канава та на кой?»

Пирамидкой сложат плитку —
Явно ищут, да не то.
Может, кто упрятал слитки
Под воронежским метро?
…
Небо к августу клубится,
Город в зное и трудах,
Но в страну берёз и ситца
Босиком придёт вода.

Затихает экскаватор,
Дух рабочий побеждён.
И мужчина лысоватый
Наблюдает за дождём.

Там от тучки мчится штучка
На высоких каблуках.
У неё вчера получка
Растворилась в бутиках.
…
Дождь заухает, захлещет —
Мы стоим под козырьком.
И представятся вдруг вещи,
Будто с ними не знаком.

Словно нас не запустили
В документооборот.
И семнадцать мне от силы,
И за ночью — поворот.

Госуслуги для подруги
Я своей не создавал,
Лишь аналоговым звуком
Наполнялся сеновал.

Нам гудел грядущий август
Громом сотен пугачей.
И возвышенная правда
В небе — ворохом грачей.
…
Этот дождь и коромыслит
В иссушенное нутро.
Под воронежскою высью,
Над воронежским метро.

Когда забудет современник,
Ступая по сырой брусчатке,
Зачем в печальный человейник
Ему под вечер возвращаться.

Тогда и он свернёт с проезжих
Уже к закрытию июля,
Пересекая мрак кромешный, —
Где фонари — лампады улиц.

И, выйдя в поле гаражами,
Ему откроется зарницей,
Всё, что всегда воображалось,
Но не могло изобразиться.

И будет город в отдаленьи
Взывать и к милости, и к сваре.
А он уснёт в ногах сирени —
И поминай его как звали.

А я пошел бы на завод
Каких-нибудь деталей,
Чтоб говорили: «Вот так вот
Здесь пашет пролетарий!»

Меня бы офисный планктон
За дело ненавидел.
Там, где бетон, как Эхнатон,
Возводит пирамиды.

Сиял бы наш «ЗвёздМаш» века
При сборке астролётов.
И кот ангарный с верстака
Оглядывал работу.

Тогда забыл бы я тоску
Дождливого поэтства
И ковылял на перекур,
Чтоб к солнцу приглядеться.
…
К ночи достанем из горнил
Звезду зари имперской.
И, может, Юра бы простил.
Прощать умеет сердце.

Встрепенётся осенняя тяга,
И внутри — листопадный бродяга —
Зашагает из душного края,
Словно там, за аллеей, —
Пивная.

Не оставлю записки соседу —
И вперёд, по дождливому следу.
Пусть целует блондиново лето —
Ночь всегда выбирает брюнеток.

Пусть хвостами павлинов — фонтаны,
А я жду от небес дребадана.
На листве, как на шкуре тигрицы, —
Полежать и печалью напиться.

Вспоминать об опавших и павших,
И глядеть сквозь туманы на пашню.
Достучаться до всех невозможно:
Что в дороге твой путь —
Бездорожье.

И бездомно внутри, и бездонно,
Но придёт Золотая Мадонна,
Поведёт увядающим полем…
И Россия в дождях —
Как в запоях.

Мне почему-то не сказали,
Что наши дни проходят мимо,
Но жизнь с щенячьими глазами
В душе заброшенной скулила.

Мели недели, как метели.
Теперь весна моя — про осень.
И ничего мы не успели,
Хоть заводили день на восемь.

В ночи с годами раздавалась
Все чаще тёмная тревога:
Как много жизни было мало!
Как мало жизни было много!

И нашей памяти сад белый
Тонул в чернеющем болоте,
Как будто высыпалась мелочь
В какой-то страшной подворотне.

И сам с собой затеешь драку,
Но этим жизнь не оправдаешь.
Собака, добрая собака…
Теперь ты злая и худая.

Когда проклюнутся юга,
И отпуск бросится в бега,
То до него, меж лесом, полем,
Не дозвониться ни фига.

Играют станции в лото:
— Опять сцепляемся?
— А то!
Соседи спорят о футболе.
Чуть с верхней —
Женский локоток.

В кульке потеет виноград.
Вагон храпит во что горазд.
Но в духоте, да не в обиде —
Не даром ведь,
Скажи-ка, брат!

Простор завертится в окне,
И высь ночная о длине.
Такого дома не увидишь:
Здесь не планёрка,
А пленэр.

И столько в далях трын-травы.
— Я из Воронежа, а вы?..
Ночь можжевеловых историй.
От сердца — ночь.
Без головы.

— А вот у нас на Колыме…
Луне поблёскивать в вине.
Когда уснём —
Забрезжит море…
А море —
На своей волне.

Вот эта улица простая,
Что с краю рынков и заводов,
Нас написала и сверстала
И книгой выпустила в годы.

И этот дворик одичалый,
И в раме бабочка и вата, —
Осколок музыки печальной
Уже прошедшего парада.

И наши бледные хрущёвки
Перебирали дни, как чётки,
Но сном ухваченные дали
Из рук тряпичных выпадали.

Вставала юность на качели,
Не заходя за класс десятый.
И мы молиться не умели,
Но всё описанное свято.

И если ангелы нас помнят,
Пусть из-за облачных окраин
Перекрестят крестом оконным
Все гаражи и все сараи.
…
Теперь мы к памяти не склонны.
В кварталах новых, параллельных
Да только в залах наших тёмных
Ковры — без леса и оленей.

Там господин нам не товарищ.
Там будто мёртвые — живые.
И только улица кривая
В нас распрямляется
Навылет.

Он выходил из дома в семь,
И запрягался в карусель,
Так погоняет день, как всех,
К трудам рабочую лошадку.
Свои у будней разнорядки:
Одним — бессонница и руль,
Другому — вахта и баул.
Склонялся к августу июль.
Жизнь происходит.
Всё в порядке.

И вот когда случилось так,
Не знает даже зодиак,
И вроде дядя не дурак,
Но, перепрыгивая лужу,
Он отразился вдруг наружу.
И только охнул и застыл.
Желтели к осени кусты.
А тот двойник из немоты
Душе нашептывал о душах.

И был серьезный разговор
О смысле неба и аврор,
Как будто черный коридор,
В конце которого — свеченье…
Но отражение теченьем
Вдруг разломило, унесло,
А он над ливневым стеклом
Взирал в размытый небосклон,
Как на полотна Боттичелли.
…
С тех пор прошло немало лет,
Но ту беседу, как завет,
Он проговаривал вослед
Себе в дорогах по России,
И сердце делалось всесильным.
Не замирала карусель,
Но вспоминалось ровно в семь:
У лошадей глаза большие.

Застучали яблоки —
Красные бока.
Публика из пабликов
Двинет на юга.

Месяц доиюлится —
В август загляни:
Курицами улицы
Возятся в пыли.

А за стоэтажками,
Утром, у реки,
Под зонтами пляжными —
Сиестовики.

На водохранилище
Тучи набегут.
Радуга удилищем
Согнута в дугу.

Снова ветры дачные
Крутят флюгера.
Время околачивать
Груши во дворах.

Мы пойдём по городу
В сторону зари.
Без деревьев голодно
В новых лакшери.

Нам, садами дальними,
Дышится легко.
Лужа привокзальная —
На воде — «лазкоВ».

Тарахтят руладное
В сумерках сверчки.
Фонари обрадуют
Только каблучки.

Золотыми бёдрами
Лето покачнёт:
Банками да вёдрами —
Кукуруза, мёд.

Значит, дело к осени —
Закрывай балкон.
И душа колхозная
Станет городской.

Мне нравится в утренней дымке
Пройтись по субботнему рынку.
— За дыней за вами?
— За мной.
Из рупора — роза от Стинга,
И голубь клюёт
Шар земной.

«Хозяюшка». «Мясо и сало».
Водитель с арбузным завалом
Меняет вторую свечу
И смотрит во чрево металла,
Не раз поминая бахчу.

Раскинется шумно торговля,
Брезент обращается в кровлю,
Присядут ряды на лады —
И мир, зазывающий гомон,
Не стихнет до первой звезды.

Любви не познавшая Люба
Здесь видела жизнь до Ютуба.
В палатке, в лучах, — алыча.
Горят у помощника трубы.
— Накинь ещё сотню.
— Да щас!..

Где шлёпанцев тайное лоно,
Мне дедушка с аккордеоном
Затянет про майский парад.
Молочка белеет в бидонах.
Синеет в тазу виноград.

— Почём баклажаны и редька?..
— Ох, цены у вас — междометье!..
— А Вам выставляться бы в СХИ!..
Задует задумчивый ветер —
Возносятся в небо кульки.

Вот биржа гороха. И шкеты
Торгуют им с велосипеда
По курсу колхозных полей,
Но фьючерс пакета — ракетой
Уходит за двести рублей.

И гуси уже без бабуси,
И говор республик союзных.
Бродяга сбывает духи.
От плёса базара до устья
Расходятся речи круги.
…
Я выйду проулком тенистым,
Пойду нелегальным туристом
От рынка до дома — в тиши.
И дальняя песнь гармониста
Бесценно звучит для души.

Евгений Р. уходит в полночь —
За Р. Борисом. Без следа.
Иосиф Б. шагнёт по волнам —
Им по две набегать всегда.

По галактическим аллеям
Бредёт поэтов алфавит.
Владимир М. у Е. Сергея
В пути попросит закурить.
…
Уходят в ночь. Как на репите —
Во мрак, не знавший фонаря.
За темнотой — такой же Питер:
Фонтаны, арки, вензеля.

Там будет музыка и осень,
Печаль полей и ветры сёл.
Уходит Р., уходит Осип —
Как вся поэзия — во всё.

И чуть заглянешь осторожно,
Чем завершается нора:
Копают ангелы картошку
По вечерам, по вечерам.

Стоял он, дум печальных полн,
В руке сжимая дырокол, —
И в окнах лето проплывало.
Вдруг август жёлтым босяком
Пошёл по письменным завалам.

И в кофе вплыли облака.
А он лишь вымолвил: «О как!..» —
В себе почувствовав неквала.
…
Эксель, познавший глубже мод,
Из новосельцевских пород —
Седой бухгалтер. Холост. Что ты!
Он так привык: всё «до» и «от»,
Но жизнь сводить умеет счёты.

И шёл семнадцатый сезон —
Ситком про офис средь промзон
И документообороты.

Свернув инструкции и ЗУП,
Соврав, что разболелся зуб
(хотя не лгал со школьной парты), —
Вдоль кабинетов, стоек, труб
Он вышел за пределы карты.

Словцом (ему же не к лицу),
Послав всю эту матрицу,
Прошёл квартал…
Ну или — квартал.

Так в мир отправился мирок.
И ветер солнечных дорог
Трепал пиджак его мышиный.
А бесконечный потолок
Взгляд уводил к иным вершинам.

Торговка продавала квас,
Из пиццерии — лёгкий джаз,
Чинили во дворе машину.

И всё как будто бы сошлось:
Так шар земной вставал на ось,
Когда киты уплыли в сумрак,
И солнце вешали на гвоздь,
И превращался штрих в рисунок.

Он головой крутил совой.
Был парк, был тополь — постовой.
И просыпался в старом — юный.

Ведь мирозданье о мирах
Нуждалось не в бухгалтерах,
А лишь в числе неисчислимом.
Не застрахует «Росгосстрах»
Дорогу мимо нас — от Рима.

Но от оборванной струны
В нас замолчавшие миры
Заносит сумраком и тиной.

И выходной — не в обходной.
И размышляет шар земной,
Как докатился до такого.
На нём — в ту пору, как в пивной,
Но ничего в пивной — не ново.

И высь — о тёмных валунах.
И в голых парках — тишина
Не порастёт цветами слова.
…
…Бухгалтер в жизнь не выходил.
Всё сочинил дурак один.
Бухгалтер лишь пожал плечами —
Как будто август наследил,
И небу сделалось печально.

И над промзоной вознеслось,
И лишь чернеющая злость
Глядела в белое прощанье.
…
Осталась музыка одна,
Что при рождении дана,
Но стала тоньше паутины.
И было солнце, и луна,
И всё на свете проходило.

А он молчал на тех ветрах,
Развеяв нотную тетрадь.
И остывали в кофе —
Льдины.

Без человеческого взгляда
Нет ни дождя, ни снегопада,
И май сиреневый печален —
Раз маем тем не восхищались.

И если за пустой работой
Мы ни на что уже не смотрим,
То значит, кончены все песни:
Осталось всё, но мы исчезли.

И только наши трафареты
Еще расставлены по свету,
Но будут падать по порядку
Все эти пугала на грядках.
…
Смотри на птиц, деревья, кошек,
Смотри, пока ты видеть можешь.
И звёздной ночи дуновенье —
Как будто бы прикосновенье.

И ты в дожде обыкновенном
Увидишь замысел вселенной
И сам себе посмотришь в душу,
Когда душе пора наружу.

У нас всегда в России так,
И, если ты о доме вспомнишь, —
На кухне днём шипит «Маяк»,
Что на Востоке Дальнем —
Полночь.

А на столе — блины да борщ,
Сибирский кот гоняет муху,
И задушевный разговор
О созиданьи и разрухе.

В окне — берёзы у реки,
Ждут воспевателей деревьев,
И на дорогах дураки
Уже не в первом поколенье.

И всё в России — про масштаб,
Но карта — не по Бонапартам.
Тамбовский волк.
Камчатский краб.
И словно жизнь —
Семь дней в плацкарте.
…
Возьми в киоске пирожки.
Пусть поезд выкатят к народу.
Здесь без меня — всё про стихи.
Садись, поехали, чего ты.

Через Москву, но от Москвы,
От грохоты районов спальных,
Россия — не из головы,
За горизонтом проступает.

И в лунном тамбуре — кино:
В степях ночей — бутоны станций.
Вот так над небом суждено
Вселенной нашей разлетаться.
…
На полустанке, где-нибудь,
В колосьях ржи, под облаками,
Россию хочется вдохнуть
И задержать в себе дыханье.

И воздух — вдоль полей и звёзд,
И тишина сидит на липах…
Париж увидишь — и помрёшь,
А здесь — цвести
Тому, что гибло.

Однажды с окраин заросших
Пойдут к горизонту заброшки,
И ночью дождливой, и хмурой
В туман загремит арматура.

В глазах их — промозглая осень,
И рамы кривые рассохлись.
Печальные замки Хаула
Волочат с вещами баулы.

В них картриджи, диски, кассеты —
Всё то, что сживали со света:
Анкета секретов, награды
И старый дневник за девятый.

Наклейки, пузатый проектор,
Компьютер седой — ZX Spectrum,
Косухи, джинсовки, плакаты
И отблески ретро-закатов.

Скрипит под ногами известка,
Уносят и школьные доски,
Каникулы, дворики мая —
И даже слова забирают.
…
Уйдут к горизонту заброшки.
Мы в будущем вспомним о прошлом,
Но поздно проснёмся вдогонку —
На месте заброшек — воронки.

И будут и папы, и мамы
Смотреть в бесконечные ямы,
А в ямах бездонных и грустных:
«Загрузка…»
«Загрузка…»
«Загрузка…»

Бывает час без лишних дел —
И замечаешь к воскресенью,
Что свет в садах заавгустел
И наливается осенним.

Деревья частных секторов
Заговорили на плодовом,
И в стынь дождливых вечеров
Из-под зонтов взирает город.

Скамейки убраны с террас —
Отменят моросью Орфеев.
Идут прохожие на джаз
Под крышу ламповой кофейни.

От зноя нет давно вестей,
На пляжах ширятся прорехи.
Студенты ближних волостей
Решат досрочно понаехать.
…
Что лето? Раз — и ничего:
Туда-сюда — семья, работа.
И на продажу эскимо
Закатит санкции погода.

Другой мелодии черёд:
Краснеть рябинам и рассветам,
И осень в город к нам придёт,
Чтоб раздавать котов и пледы.

Во времена
Стовёдерных дождей,
Больших надежд,
Но маленьких идей,
Я заходил в Россию,
Как в музей, —
Ведь есть на что
В музее поглазеть.

Там сам себя
Высаживает лес,
И ночью в глушь
Нельзя без ОМС.
Передают цыпочкой
За проезд.
Там ритуал —
Цитировать А.С.

Из тамбура —
Подсолнухов моря.
Там месяц май
Пошёл от октября.
А во дворе —
Дискуссионный стол,
Где даже век
Накатывал по сто.

Там говорят
И творог, и творог.
Находят путь,
Где не было дорог.
Там иногда
Балет не про балет.
Там чинят всё
До синих изолент.

Там Юрьев день
И Юрьев космодром.
Там измерять
Садовое ведром.
Там аисты
Гнездятся на столбах.
Там «Хоспади…» —
Не то чтобы мольба.

Там сапоги
У сельского крыльца.
Там Бродский жил
Заочно, до конца.
Там Вологда
И светлый палисад.
Там сытый волк
Засмотрится в леса.

Там поплавок,
Вода и костерок.
От сложных чувств —
Высокий матерок.
Там Петербург
Для многих — Ленинград.
Там Брат идёт до правды
Из неправд.

В Рязани там —
Глазастые грибы.
Там жить, мой друг, —
Веление судьбы.
За гаражом — табличка:
«Будь готов!».
Там воспевать
Воронежских котов.

Там лёд крошит
Во мраке ледокол,
И в сказках царь —
Не менее — дракон.
Из бани — в снег,
По снегу — босиком.
Там бросить пить
Так просто…
Нелегко.

Там немец мрёт,
А местных — не берёт.
И от ворот —
Сирень и поворот.
Михалычи
Ведут полями ВАЗ —
Над бардачком
Дрожит иконостас.

И у гитар
Мелодии на слух,
В квадрат двора
Наигрывает Круг.
Вся классика —
Про осень и недуг.
И все сыны —
От маминых подруг.

Там чудеса!..
Там тундра и тайга!
Там для души
Вальсирует пурга!
Там ходят вдоль
Берёзок и осин,
И слёзы льют
От этих древесин.
…
Там я иду
Под сводами аллей,
Россия здесь —
Из тамошних земель.
И хочется
Под небом без краёв
«Я вас любил!..» —
Воскликнуть…
Как своё.

Как там сегодня погода?
Лето уже не «ла-ла».
Год урезает расходы
На выделенье тепла.

Август задумчиво тлеет.
Дремлет туман под мостом.
Тёмных каштанов аллея
Птицей глядит на простор.

Сном наполняется зелень.
Солнцу — будильник сдвигать.
Дворник засмотрится в темень,
Домики в далях — стога.

Утро запаздывать будет,
Город засыпан луной.
И улыбнётся лабубой
Путник, идущий с ночной.

Знаешь, а было неплохо
Жить на горячих ветрах.
Август дозреет эпохой
В царстве желтеющих трав.
…
Сорок целковых заплатишь,
Двинешь к фазенде от СХИ,
Чтоб по традиции дачной
Всем раздарить кабачки.

Лето — садовая книга:
Грядки фонтанов и роз.
Школьник на склоне каникул
Вспомнит, что класс перерос.

Ночь завораживает город,
И город, поднимая ворот,
В плаще выходит на прогулку
Из полнолунных переулков.

И он надвинет шляпу ниже,
Чтоб стать инкогнито для ближних.
Глядят с балкона новостройки:
— А это кто?
— Мужик какой‑то…

Такси он вызовет заблудшим,
Нальёт котам сметаны в блюдце.
Горит фонарь чугунной спичкой.
Он сам в себе. Ему привычно.

У сталагмитовых строений
Лишь охнет, как проходит время,
Опять заладив о вчерашнем:
— Здесь век назад росли ромашки…

Завод. Ангары. Частный сектор.
Дворами гулкими — к Проспекту.
Окликнут дамы из витрины —
Их пригласит на именины.

В кинотеатр заходит сонный
И смотрит «Ветром унесённых».
Сидит один в огромном зале.
Жаль, хронику не показали.
…
Потом пойдёт к мосту ночному,
И там из места потайного
Он саксофон достанет медный
И заиграет предрассветно.

И будет эхо над домами
Сплетать мелодией орнамент.
И город в город возвратится,
Но станут музыкой все птицы.